Как же иначе?

Светка долго уговаривала меня и уговорила-таки поехать вместе с ней на недавно открывшуюся горнолыжную базу. И я, действительно, не пожалела. Прекрасная природа, горы, чистый воздух, белый снег — это грандиозное величие тишины, нетронутых просторов, свободы — поразило своей, кажущейся на первый взгляд неправдоподобной, искренней естественностью, совершенством и молчаливым, в своей правоте, достоинством.

Весь сервис тоже был на уровне не хуже европейского: отличная кухня; уютные номера с хорошей мебелью, бытовой техникой и всеми удобствами; баня с сауной и бассейном; прекрасные места для развлечений и отдыха.

Теснота шумного, грязного, душного, суетного города в его вечной торопливости и раздражительности, казалась отсюда совершенным кошмаром. Даже не верилось, что не нужно идти на работу и что можно на время забыть заискивающе улыбающуюся физиономию навязчивого поклонника Морилова, начальника соседнего отдела.

Горные лыжи сильно отличались от обыкновенных, и пришлось почти заново учиться кататься на них. Зато, канатная дорога — это просто восторг! Поднимаешься и любуешься великолепным видом, открывающимся восхищённому взору.

Оказалось, что здесь одновременно с нами отдыхает известный артист Юрий Куликов.

Катается он неплохо, ведёт себя достойно, не напивается в ресторане. С вальяжным высокомерием раздаёт автографы подбегающим девчонкам, которые при этом визжат от восторга. Вокруг него всегда постоянная компания.

Относилась я к нему, конечно, с симпатией, но без фанатичности. Это был тридцатилетний холёный холостяк. А мне к тому времени исполнилось 26, и я уже разошлась с мужем. Выглядела я, правда очень молодо, лет на 20, максимум на 22. К тому же я была очень хорошенькая: отличная фигурка, пепельные, пышные, волнистые волосы почти до локтей, умение держаться и преподнести себя.

Вечером, после катания на лыжах, приняв душ и отдохнув, мы со Светкой собрались в ресторан.

Открывая окно, чтобы проветрить пока номер, нечаянно сорвали штору с последнего крючка. Карниз очень высоко, нам самим даже со стола не дотянуться — надо кого-то попросить.

Выходим и слышим, как дежурная вахтёрша разговаривает с Куликовым:

— Что-то поздно Вы, Юрий Васильевич, темно ведь уже кататься, — спрашивал заботливый голос пожилой женщины.
— Да нет, там кругом огни, прожектора — так даже интереснее. Идите, ребята, я сейчас, — махнул он рукой своему сопровождению. — Там многие сейчас катаются, к тому же, в основном, мастера. У них можно и поучиться чему-нибудь.
— А я там Вам бельё чистое застелила, цветы в вазу поставила.
— Вот спасибо. А где же Вы цветы-то взяли?
— У нас здесь оранжерея своя. Обращайтесь, если понадобится.
— Спасибо, буду иметь в виду. Ну, всего доброго.
— До свидания.

Куликов поднимался по лестнице на второй этаж в свой номер. Мы со Светкой выходили к нему навстречу.

— Вот кого мы сейчас попросим!
— Ты с ума сошла! — ужаснулась Светка. — Это же Куликов!

Но было уже поздно. Безрассудный восторг смелого вызова закружил голову, зажёг в глазах огонь отчаянного сумасбродства. Взгляд, полный повелевающей силы, был, тем не менее, нежен и ласков. Мягкий, негромкий голос содержал просьбу, но был полон уверенности и абсолютно не допускал даже тени отказа.

— Юрий Васильевич! Простите, пожалуйста, за беспокойство, но не откажете ли Вы нам в одной маленькой просьбе. У нас в номере оборвалась шторка, а карниз очень высоко, нам не достать. А Вы такой высокий, спортивный, ведь Вы, наверное, сможете с этим справиться?
— Ну, хорошо, — сказал он, не сводя с меня оторопелого взгляда. — Только я пойду переоденусь. В лыжном костюме несколько неудобно. Минут через 10 — 15. Устроит? Где Ваша комната?
— Вот она. Дверь будет приоткрыта.

Он кивнул и ушёл. Светка только качала головой, обхватив её руками, и закатывала глаза от моей неслыханной дерзости, повторяя без конца:

— Ну, ты даёшь! С ума можно сойти!
— Ладно, хватит. Пойдём, приберём там немного.

Мы вошли в комнату, убрали разбросанную одежду, поправили покрывала и стали обсуждать мой поступок и гадать, придёт он или нет. Вдруг раздался стук в дверь, и вошёл Куликов.

— Ну? Что тут у вас случилось?
— Да вон... Штора...
— Сейчас посмотрим. — Он сбросил тапочки, шагнул на стул, потом на стол и надел петельку на крючок. — Вот и всё. Принимайте работу.

Мы обе смотрели на него изумлёнными глазами. Я быстро опомнилась, вспомнив, что нужно держать марку и, уже в полной мере владея собой и голосом, произнесла:

— Спасибо, Юрий Васильевич, Вы так любезны, что откликнулись на нашу просьбу. Мы Вам премного благодарны. Не смеем больше Вас задерживать, Вы ведь только что пришли, и у Вас, наверное, много дел. Да и нам пора на ужин.
— Рад был вам помочь. Обращайтесь ещё, если нужно будет, — он смотрел на меня с неподдельным интересом, и ему явно не хотелось так быстро уходить, но мешкать было неудобно, ведь его, хоть и очень вежливо, но выпроваживали. — Я тоже ещё не ужинал, так что встретимся за ужином.

На ужин мы не спешили. Аппетит от возбуждения совсем куда-то пропал, и мы с упоением почти полчаса смаковал каждое движение и каждое слово нашего недавнего гостя, делая предположения о том, как будут развиваться события дальше, что произойдёт за ужином.

Когда мы сели за свой столик, Куликов со своей компанией уже заканчивал ужин. Вскоре они встали и направились к выходу. Проходя мимо нас, он спросил: «Как дела?», мы ответили: «Нормально!», и он ушёл.

Предполагая, что может быть, он ещё вернётся, мы ужинали дольше обычного, но безрезультатно. На дискотеке его тоже не оказалось. Спать пришлось идти в полном разочаровании.

На следующий день, покатавшись под руководством инструктора, мы собрались уже идти в гостиницу, как вдруг увидели направляющегося в нашу сторону Куликова.

Вспомнив, как меня вчера за ужином откровенно проигнорировали, — я свернула в сторону, чтобы съехать с небольшого, хоть и неизвестного склона. Склон был достаточно крут, лыжня рыхлая, а опыта у меня с гулькин нос. Проехав всего ничего, я не удержала равновесие и кувыркнулась в мягкий, глубокий снег вниз головой во весь рост так, что только ноги с лыжами застряли наверху.

Вот это да! Ничего себе, забурилась! Так мне ещё не приходилось! Попробовала пошевелиться, — снег забивает глаза, рот, нос. Некогда не думала, что в снегу может быть душно.

Страх горячей лавиной ударил в голову, пульсирующей дрожью распространился по всему телу. В отчаянье стала барахтаться, стараясь освободить место для дыхания, пытаясь дотянуться до ног, чтобы отстегнуть лыжи и перевернуться хотя бы вверх головой.

Вдруг кто-то отцепил лыжи, и сильные руки схватили меня и выдернули из сугроба. Я сняла перчатки и стала очищать руками лицо от снега, пытаясь открыть, наконец, глаза. Эти же горячие руки стали мне помогать, выгребая снег из-за шиворота и стряхивая его с шапочки. Наконец, я смогла глянуть на своего спасителя и увидела смеющиеся глаза Куликова.

— Ну что!? Не получилось от меня убежать?! — его весёлый взгляд был добр, а руки продолжали счищать с меня снег. — Теперь я твой спаситель!

Вид у меня был жалок, да и от шока я ещё не оправилась, но марку держать надо было.

— Да я бы и сама выбралась, — сказала я не очень уверенно.
— Конечно! Кто бы сомневался! К вечеру завтрашнего дня. Но мне ждать некогда! Я хочу, сеньорита, пригласить Вас сегодня отужинать со мной. Я уже два раза Вас выручал, надеюсь, и Вы не откажете мне в этой любезности, — говорил он, надевая на меня лыжи. — Ну, всё, пошли! Моё предложение, надеюсь, принято, ведь молчание — знак согласия.

Он поехал вперёд, а я покорно пошла за ним, не имея сил ни говорить, ни думать, совершенно растерянная и безвольная.

К вечеру я вновь обрела душевное равновесие. К ужину мы спустились чуть раньше, но не успели даже сесть за столик, как мне вручили большой красивый конверт. Это оказалось приглашение нам со Светкой в соседний зал на вечеринку, которую устраивал Куликов.

Пока мы решали, как поступить, вдруг откуда-то сзади вынырнул Куликов с букетом алых роз, галантно поцеловал мою руку, вручил букет и предложил пойти с ним в соседний зал. Я оглянулась на Светку и увидела, что и её уводит кавалер.

Зал был небольшой и уютный, играла музыка, столы были сервированы по высшему разряду. Я была тронута вниманием, но напряжение и беспокойство не покидало меня: неизвестно, что можно было ожидать от этой компании. От вина я отказалась, но угощение было столь изысканным, а голод нешуточным, что здесь я не удержалась и немного поела. Разговаривала я очень мало, на вопросы отвечала в основном односложно, со скучающим видом смотрела на сцену и на танцующих.

Зато Светка веселилась от души. Она танцевала в кругу, окружённая восторженными взглядами и восклицаниями поклонников.

Потом заиграла плавная музыка, и мы пошли танцевать. Он обнял меня нежно и аккуратно, не позволяя никаких вольностей, и спросил:

— Тебе здесь не нравится? Может, хочешь пойти в зимний сад или на улицу погулять?
— На улицу? А это было бы здорово! Пойдём!
— Тогда я захвачу свою куртку и зайду за тобой.

Мороз приятно остужал пылающее лицо. В голубом свете тихо падали снежинки, щекоча нос и щёки. Вокруг, в полном безмолвии возвышались горы, будто великаны, охраняющие наш затерянный в снегах уголок.

Было безлюдно и как-то торжественно, но в то же время, уютно и мило.

— Посмотри! Хорошо-то здесь как! Не то, что там! — я махнула рукой на пылающие окна, из которых доносился грохот музыки.
— А в том сугробе, наверное, было ещё лучше. Может, зря я тебя оттуда вытащил?
— Да ты издеваешься надо мной! Ну, погоди! — воскликнула я и с размаху толкнула его в сугроб.

Бедный! Он же не переобулся! Я-то успела надеть сапоги, а он остался в лёгких туфлях на тонкой скользкой подошве. Конечно, он упал. Я тут же зачерпнула пригоршню снега и кинула ему в лицо. Он увернулся и, поймав меня за шарф, уронил на себя и обхватил руками.

Его лицо оказалось совсем рядом с моим. Мы встретились глазами. Его взгляд был серьёзен. По моему телу стремительно пробежала сладострастная волна. Сейчас он меня поцелует! Какое непреодолимое желание! Наши губы уже тянутся друг к другу.

Собираю в кулак всю свою силу воли, делаю немыслимое усилие и вскакиваю на ноги. Он меня не держит. Отхожу в сторону и жду, когда он поднимется.

— Я весь в снегу и уже замёрз. Пойдём, я тебя провожу, — в голосе его звучала обида. Он довёл меня до моего номера и хотел уже уходить.
— Подожди! Ты весь мокрый. Хочешь кофе? Пойдём, я тебя напою.
— Ну что ж! Если Вы, сеньорита, обещаете исправиться, то я, пожалуй, приму Ваше предложение, — сказал он, с трудом сдерживая улыбку.
— О! Сеньор! Вы так любезны!

Пока я готовила кофе, он позвонил, и нам принесли корзину фруктов, вино, конфеты, пирожное и кое какую закуску. Мы пили вино, ели, смеялись, подшучивали друг над другом и очень славно провели вечер. Потом он снова кому-то позвонил, улыбнулся в усы и произнёс:

— Ну что... Время позднее. Пора спать. Комнату мою оказывается, заняли. Подружка твоя решила переночевать в другом месте. Я остаюсь здесь. Идти-то мне некуда!
— Что? — я не верила своим ушам! Куда делась вся робость, милая обходительность, тактичность? — Да ты с ума сошёл!
— Нет, просто я устал и хочу спать.

Он сдвинул обе кровати вместе, улёгся на бочок, укрывшись сразу двумя одеялами, оставив мне краешек.

Всё это он сделал очень естественно, как у себя дома, с сознанием абсолютной правильности своих действий, будто иначе и быть не может.

Я смотрела на него, вытаращив глаза, и не знала, что мне предпринять. Попыталась, было, отправить его к себе, но он в ответ только сладко засопел. Хотелось спать, и я пошла в душ. Приняв душ, в темноте, я осторожно, слабо надеясь, что он спит, забралась на кровать, но сразу же попала в его объятия. Ничего больше не помню, будто в омут с головой. Сплошной радостный восторг, непередаваемое ощущение долгожданного счастья, наивысшего упоения и блаженства. Наконец-то свершилось то желанное, что давно уже пыталось прорваться из самых глубин естества.

Проснулась я от его поцелуев и аромата кофе. Комната была залита солнечным светом. Завтрак мы, конечно, проспали, но еды было много, а главное — ощущение счастья заполняло всё вокруг.

— Не изволит ли сеньорита выпить чашечку кофе?
— Изволит. И с удовольствием, — сказала я, отпив глоток. — Спасибо.

Снова поцелуи, объятия и страстные минуты упоительного блаженства. Потом мы приняли душ и собрались перекусить. Тут в дверь стала ломиться Светка. Она была весела и голодна. После завтрака мы снова катались, вместе обедали и ужинали, танцевали и развлекались. Теперь Светка со своим другом оставались в нашей комнате, а мы с Куликовым ночевали в его люксе.

Незабываемое время блаженного счастья! Я понимала, что это всё скоро кончится. Моя болезнь всё явственнее давала о себе знать и грозила в скором будущем инвалидностью. Я с трудом держалась на лыжах, падая каждый день по несколько раз. Это начинало бросаться в глаза, и я прекратила свои катания, отшучиваясь по этому поводу.

Куликов, несмотря на некоторое высокомерие, оказался хорошим человеком, он был мягок и уступчив со мной, нежен и ласков. Я чувствовала, с какой неподдельной теплотой и любовью он обнимает меня даже во сне. Я же постоянно подшучивала над ним, подкалывала, даже слегка издевалась. Но в то же время, прижимаясь к нему, такому любимому и родному, с трудом сдерживала рыдания из-за невозможности быть с ним всегда, от неминуемой разлуки.

Я совсем не вписывалась в его жизнь. Мне не хотелось навешивать на него свои проблемы и, чтобы не усложнять отношения, я решила ничего ему не говорить. Но он всё же чувствовал, что что-то не так. Может быть, он замечал, что я, издеваясь над ним на словах, смотрю на него взглядом, совершенно не соответствующим этим словам, взглядом, полным любви, да ещё с примесью боли. Он недоумевал, но, тем не менее, привязывался ко мне всё больше и больше.

В последний день я с особым отчаянием издевалась над ним, и он, не выдержав этого, сказал:

— Ну, зачем ты так? Я ведь к тебе с самыми серьёзными намерениями. Я бы хотел не расставаться с тобой никогда.
— Что? Замуж что ли?
— Ну, да.
— Да упаси меня Бог, Юрочка, выйти за тебя замуж!

Мне было очень тяжело, но я считала, что так будет лучше. Мне не хотелось усложнять его жизнь и уж тем более становиться обузой. Он такой чудесный, красивый, талантливый! Что он будет делать, если мне станет совсем плохо? Вряд ли это принесёт счастье ему, а значит и мне. А здоровье катится под горку, будто на лыжах. Даже без остановки. Пусть лучше он помнит меня здоровой и весёлой.

На следующий день мы расстались. Я дала ему несуществующий адрес и телефон, предупредив Светку, чтобы не проговорилась. Прощание было очень трогательным. Мы долго и нежно целовались и объяснялись друг другу в любви. Я плакала, он вытирал мои слёзы и обещал сразу же позвонить, а мне от этого становилось ещё хуже.

Года через 3 — 4 он женился и переехал в Санкт Петербург. Я тоже вышла замуж за человека, который всё обо мне знал. Мы прожили с ним несколько лет. Когда со здоровьем стало совсем плохо, — я ушла от него сама. А о Куликове я больше ничего не слышала. Может и правда, не надо было с ним так. Но, как же было поступить иначе?